...Романы, представляющие собой гремучую смесь антиутопии, политического триллера и эстрадной сатиры, написаны, как следует из проставленных автором координат, в основном в Вашингтоне. Однако творчество Гурского -явление, безусловно, чисто российское.
Сознание россиянина, пережившего переворот картины мира вверх тормашками, до сих пор заворожено масштабами оголившейся правды и лжи, а поскольку в СССР государственной тайной становилось буквально все, вплоть до состава колбас, то сюрпризы нашего непредсказуемого прошлого кажутся поистине неисчерпаемыми. Более того: и сегодня россиянин справедливо уверен, что за новыми ви димостями бизнеса и парламентаризма кроется не менее масштабный криминал. Ему в литературе не требуется так называемого правдоподобия: он вполне готов принять, хотя бы на время чтения романа, что Сталин заложил под Москву атомную бомбу, а большинство депутатов Государственной Думы заменено подкупленными дублерами, подобранными посредством конкурса двойников. Почему бы нет? Российский читатель просто жаждет таких сюжетов. Чувствуя извечный страх перед шагами властей, постоянную щекотку судьбы, он ищет утоления, "почесывания", иногда довольно крепкого. Вот картина уже из жизни: молодая мама, покачивая коляску, глазеет на то, как танк обстреливает Белый Дом; напуганных свидетелей, бегущих с места взрыва, сметает устремленная навстречу толпа любопытных. Инстинкт самосохранения спит, поскольку жизнь воспринимается как вымысел и ложь. Американец Гурский, точно уловив российскую потребность "почесаться", дает именно такой фантастический "экшен", где каждая новая истина является подуровнем лжи, перевернутой комбинации, ключ от которой появляется в самом конце. Обычно читатель детектива ведет читателя от необычайного факта к простому, хотя порой и неожиданному объяснению. Гурский делает наоборот: результат расследования выявляет самое невероятное и злокозненное из всего, что только могло произойти. Если американцы помешаны на сюжете спасения мира - естественно, руками героя-янки - от тиранов и ядерных террористов, то мы, россияне, больше всего любим раскрытие иррациональных заговоров с участием властей. Лев Гурский дает нам то, чего мы хотим. Неправы рецензенты, упрекающие этого автора в излишней фантастичности из-за незнания реалий сегодняшней России. Гурский знает главное: российская реальность имеет свойство ширмы или, если хотите, театрального занавеса, и публика собирается не для того, чтобы лицезреть этот очевидный факт, она желает посмотреть пьесу. По всей вероятности, книги Гурского, чуткого на наш российский зуд и неверие глазам своим, будут пользоваться на родине впечатляющим спросом.
Если серьезно проанализировать его романы по части законов жанра, то выглядят они, конечно, любительской самоделкой. Профессионал-детективщик строит свои произведения по принципу "Необходимо и достаточно". Труп либо один, либо несколько покойников составляют, так сказать, цепочку следов, в конце которой - искомый подлец. У Гурского трупы лежат вповалку, неожиданная помощь приходит к главному герою по произволу автора, не всегда считающего нужным давать читателю объяснение. Забавно, что Валерия Новодворская, одна из явных героинь и автор темпераментного послесловия к роману "Убить президента", называет сочинение Гурского "практическим пособием по тираноубийству": вероятно, предполагается реальное существование придуманного Гурским тайного хода в недрах Кремля. Гурский избыточен, выдумки его громоздятся одна на другую валкой, но весьма экспрессивной конструкции. Иногда в основу бывают положены сооружения и вовсе из песка. Так, в романе "Перемена мест" все закручено вокруг истинного и мнимого похищения дискет. Если еще возможно допустить, что издательство "Вита", владея дискетой с романом Макдональда считанные часы, не успело скопировать файл, то совершенно непонятно, для чего криминальная организация "Ива" так стремится заполучить обратно дискету со своей секретной информацией: это все равно, что собирать пролитую воду обратно в чашку. Текст на дискете, если он не защищен, - вещь разнообразно и быстро размножаемая. Предположим, русский безкомпьютерный писатель может этого не знать, но почему прокололся американец - большой секрет. Тем не менее действие летит вперед, добро торжествует, полномочия фальшивой Думы приостановлены, и удовлетворенный читатель, захлопнув роман и включив телевизор, против воли начинает вглядываться в лица реальных депутатов: они или не они?
Психология героев Гурского практически не играет роли в раскрытии загадки, как это принято в классике детективного жанра. На периферии действия попадаются прелестные психологические зарисовки - отношения Президента и начальника его охраны Павлика, встреча частного детектива Якова Штерна, прикинутого бомжем, с бывшей, торжествующей свою победу и свое благополучение, женой, - но эти удачные частности мало работают на сюжет. Гурский вообще не стремится индивидуализировать своих персонажей. Так, главных героев, чрезвычайно важных в жанровом отношении, разработано два: уже упомянутый Штерн и капитан ФСК Максим Лаптев. Первый отличается от второго, помимо исходной сыщицкой позиции, в основном еврейским шнобелем, упоминаемым настолько часто, будто Штерн всегда повернут к читателю в медальный профиль (у Лаптева нос, вероятно, картошкой, но на этот счет автор промолчал). Второстепенные герои парадоксальным образом соединяют в себе однозначную связь с прототипом (читатель по "псевдониму", по общеизвестным ситуациям и ряду портретных деталея, как то: комплекция, ковбойские сапожки, характерные словечки типа "понимаешь" - безошибочно узнает деятелей дня) и корневую принадлежность собственно Гурскому. Особенно это заметно в романе "Убить президента": кажется, автор даже не разыгрывает пьесу, а читает текст по ролям. Повернется на одном каблуке - и вот он уже тележурналист Полковников, или писатель Фердинанд Изюмов, или даже Лера Старосельская, бабушка русской демократии. Голос Гурского, интонации Гурского, его же юмор и легкий богемный цинизм.
В то же время этот автор-актер-рассказчик - чрезвычайно обаятелен. Более того - он вполне убедителен в моноспектакле, где другой, более профессиональный и серьезный писатель, давно бы всем надоел. Именно оттенок самодельности, трепа, импровизации на ходу делает Гурского таким приятным и близким россиянину, словно общительный американец посидел вечерок-другой на собственной его, россиянина, кухне. Смех сквозь ужас - вот чего мы на самом деле хотим, и то, что Лев Гурский разворачивает наши обиходные метафоры, вроде пресловутой депутатской двуликости и тайных кремлевских ходов, в буквальные обстоятельства своих сюжетов, снимает с наших душ какой-то смутный груз. Очень может быть, что романы веселого и ужасного американца забудутся вместе с конкретикой сегодняшнего дня. Но вероятно и другое: эти книги останутся как своеобразный документ времени, не столько реальности его, сколько способа эту реальность воспринимать. Тем более что Россия, как будто подверженная переменам, на самом деле меняется не так уж по существу...

"Урал", 1996, N 5-6, с. 199 200